Среди 35 картин прославленной украинской художницы Татьяны Ниловны Яблонской, хранящихся в Государственной Третьяковской галерее, есть одна, которая с момента её поступления в музей неизменно включается в постоянную экспозицию и по праву считается одной из визитных карточек галереи, – это “Хлеб”.
Картина давно перешагнула границы своего времени и стала дорога нескольким поколениям любителей отечественного искусства. Дата её создания, 1949 год, во многом символична как для творчества самой Татьяны Яблонской, так и для истории всего советского послевоенного искусства.
Лишённая свободы выбора
Татьяна Яблонская родилась 24 февраля 1917 года в Смоленске в интеллигентной семье. Её отец, Нил Александрович Яблонский, выпускник историко-филологического факультета Московского университета. Система домашнего воспитания и образования в доме Яблонских была поставлена так, что не оставляла детям свободы в выборе профессии: по желанию отца все они должны были стать художниками.
При всей занятости Нил Александрович находил время для воспитания двух дочерей и сына. Отец был строг и не любил нарушать установленный им порядок домашних занятий. Он меньше всего уповал на врожденные способности Татьяны и Елены, поэтому заставлял их ежедневно рисовать с натуры натюрморты из предметов домашнего обихода, интерьеры. Когда дошла очередь до изображения человека, обязанности натурщика распределялись между всеми членами семьи. В конце учебного года Нил Александрович устраивал выставку детских рисунков с выдачей “премий” за лучшие работы. Рассказывая детям о художниках, он тут же показывал репродукции картин. Особое предпочтение отдавал живописи Репина и Серова, а также “малых” голландцев и французских мастеров.
Нил Александрович устраивал увлекательные игры, способствующие развитию зрительной памяти, давал задания по составлению орнаментальных композиций из растительного мира, по иллюстрированию прочитанных книг. В доме Яблонских даже “издавался” собственный журнал под названием “Сверчок”. Один из номеров “Сверчка” сохранился у Татьяны Ниловны – это обыкновенная школьная тетрадь с рассказами, баснями, стихами и загадками. Каждый “автор” рисовал к своему сочинению заставки, концовки, буквицы, иллюстрации.
В конце декабря окна в доме Яблонских плотно завешивали одеялами, чтобы никто ни в какую щелочку не увидел у них елку и зажженные на ней свечи.
Строгий регламент жизни, установленный отцом и всегда поддерживаемый матерью, Верой Георгиевной, которая до революции преподавала в гимназии французский язык, способствовал успеваемости детей по всем школьным дисциплинам.
Разлитый по холсту огромный ворох зерна
В 1928 году семья переехала на Украину в Одессу, а в 1930 году – в Каменец-Подольский. Окончив в 1933 году семилетку, сестры-погодки Яблонские – Татьяна и Елена – поступили на второй курс Киевского художественного техникума, который через два месяца после начала занятий закрылся в связи с начавшейся на Украине реформой художественного образования. Только в следующем, 1935-м году они стали студентками полностью обновленного Киевского художественного института.
Студентка Яблонская работала буквально за троих. Ее трудолюбие и целеустремленность были незамедлительно вознаграждены: этюды обнаженной натуры, показанные на выставке студенческих работ в институте в 1937 году, заслужили одобрительные отзывы И.Э. Грабаря, “Обнаженная натурщица” стала первым экспонатом институтского методического кабинета, этюд “Женщина с коромыслом” экспонировался на Всесоюзной выставке молодых художников “ХХ лет ВЛКСМ” в 1939 году и, наконец, в начале 1941 года в институте была организована “Выставка работ студентки Татьяны Яблонской”.
Столь успешное начало творческой карьеры прервала Великая Отечественная война, эвакуация в Саратовскую область, где у Яблонской родилась дочь Елена, в колхоз под Камышин и, главное, невозможность заниматься живописью. На три долгих военных года она, горожанка по рождению и воспитанию, превратилась в “тётку Таньку” (по ее словам), колхозницу (по паспорту, выданному в эвакуации), которая наравне со всеми полола, косила, скирдовала, молотила, возила на волах воду для поливки огородов.
Еще не окончилась война, когда в апреле 1944 года Яблонская вернулась в освобожденный Киев. Для нее начинается возвращение в профессию – трудное, полное сомнений, с попытками наверстать упущенное, с поисками своей темы в искусстве в непростых политических и социальных условиях. Она много и упорно трудится: на ежегодных республиканских и всесоюзных выставках появляются новые работы, самой заметной из которых стала “Перед стартом”. Этот период завершился, наконец, первой и на многие годы оставшейся единственной большой творческой удачей молодой художницы – картиной “Хлеб”.
Летом 1948 года Татьяну Яблонскую, преподавателя Киевского художественного института, со студентами направили на практику в колхоз имени Ленина в село Летава Чемеровецкого района Каменец-Подольской области. Колхоз прославился тогда на всю страну высокими урожаями пшеницы и свеклы. Яблонская выезжает туда вслед за студентами, получив от них письмо, что в Летаве “очень-де скучно, нет ничего красивого, интересного, живописного, пейзаж однообразный, люди всё время работают, позировать не хотят. Не лучше ли им уехать в соседний, живописно расположенный на берегу реки колхоз”. На это последовал ее категорический ответ: “Не может быть неинтересно в таком месте, где работает так много хороших людей!”
Здесь и родился замысел будущей картины, которую художница смогла завершить через год и представить сначала на Х Украинской художественной, а затем на Всесоюзной выставке в Москве в ноябре 1949 года.
Буквально накануне открытия выставки, 31 октября, центральная газета “Культура и жизнь” опубликовала статью, в которой Яблонская упоминалась в числе тех художников, в чьих работах сказывалось вредное влияние импрессионизма, у кого в “картинах реализм принесен в жертву так называемой “живописности”». Но три месяца спустя в обзоре текущих выставок (включая Всесоюзную, где был показан “Хлеб”) в той же газете и тот же автор “реабилитировал” ее: “Художнице удалось изобразить пафос труда, праздник обильного урожая. Эта работа художницы Яблонской является, по сравнению с ее ранними произведениями, несомненным успехом, движением вперед”.
Отлично владея пером, Татьяна Ниловна сама выступила в печати, признав справедливость критики в свой адрес и впервые рассказав о своей работе над картиной “Хлеб”: “…До поездки в колхоз меня немного обижали упреки в формализме. Теперь я соглашаюсь с ними. К своей последней картине “Хлеб” я подходила иначе. В ней я от всего сердца старалась передать те чувства, которые так взволновали меня в колхозе. Мне хотелось передать радость коллективного труда прекрасных наших людей, богатство и силу колхозов. Хотелось, чтобы хлеб, ради которого и работают эти люди, звучал в картине с большей силой и радостью”.
“Все лезут, все растут, все хотят жить”
На протяжении 1950-х ни одна попытка Яблонской повторить успех “Хлеба” не удалась. Сошлемся на авторитетное суждение: “В системе “советского искусства” была создана система двух стилей: один, важнейший, выводивший на “знаковый уровень”, и другой – показывающий современный быт. Один стиль требовал формулы, когда деталь переставала значить что-либо. Другой состоял из множества слагаемых воедино деталей”. Следующая за “Хлебом” большая работа Татьяны Яблонской странным образом соединила в себе эти две особенности.
“Есть у меня еще одна мыслишка, – писала она в марте 1950 года, – но я еще и эскиза не делала, боюсь рассказывать – а то не выйдет – ну, ничего, расскажу.
Весна, сквер, сверкающее солнце и масса разных детишек. Много-много. Высыпали. Такая жажда жизни! Как трава весной из каждой щелки лезет. Грудные, побольше, разные и удивительно симпатичные. Возятся в песке. И тени на земле. И птицы чирикают. Всё живет, всё хочет жить. Мне эта тема представляется очень значительной, жизнеутверждающей и нужной. По-моему, она не будет смотреться лишь мелкой бытовой сценкой. Активность жизни. Неудержимость. И радость жизни. Все должны быть проникнуты радостью жизни. Живучесть. Недавно видела какой-то косогор. А на нем в разные стороны лезут какие-то кустики. Все лезут, все растут, все хотят жить. Она должна быть очень мажорной по краскам”.
Но с картиной “Весна”, о которой шла речь в письме и за которую Яблонской в 1950 году была присуждена вторая Сталинская премия, ее постигла неудача. Первый биограф Яблонской, автор вышедшей в 1959 году монографии Валентина Васильевна Курильцева отмечала: “…картину можно долго и с интересом рассматривать… В ней с большим живописным мастерством написаны лица матерей, нянь и особенно детей. Однако в картине не найден общий композиционный принцип. Очевидно, художница стремилась передать весенний шум в образе радостной, возбужденной детворы на бульваре, однако не до конца решила то, что ею было задумано”. И как результат: “Хорошо задуманный образ “Весны” не нашел своего всестороннего художественного воплощения”.
Влюблённая в жизнь
Повторить успех “Хлеба” ей не удалось ни в “рудокопах» Криворожья, ни в спортсменах “На Днепре”, ни в строителях Киева.
Лишь отчасти, в камерном варианте, она повторила его в картине “Утро”, будучи сама, по-видимому, не очень удовлетворенной результатом. В письме Анне Сергеевне Галушкиной, датированном августом 1963 года, где речь идет о возможном приобретении для Третьяковской галереи новой картины Яблонской “Свадьба”, она пишет: “Мне б, конечно, очень бы хотелось еще раз попасть на священные стены галереи. И мне кажется, что эта картина, во всяком случае, лучше бы воспринималась, чем моя работа “Утро”.
Свои главные и лучшие работы она написала позднее, в 1960-1970-е годы: “Скоро сенокос”, “Лето”, “Безымянные высоты”, «Вечер. Старая Флоренция» и, наконец, “Лен” – последнюю большую и, по словам художницы, “самую любимую и выстраданную” картину.
Наступившую старость Татьяна Ниловна принимала с улыбкой. “Горячее сердце”, о котором она, “влюбленная в жизнь”, писала в одном из писем в 1950 году, с годами не остывало.
Вглядываясь в автопортрет 1995 года, наверное, вздыхала: “Вот такою я стала теперь бабусею”. И сразу вслед за этим: “Мольберт так и стоит около окна – это потому, что ведь за ним осень! На всём – золото, золото”. Ограниченная после инфаркта в движениях, она полюбила свой малый мир, с нетерпением ждала солнечного вечера, чтобы “успеть залить полотно вечерним золотом”. Словно продолжая письмо Марине Николаевне Гриценко из далекого теперь 1955 года: “Когда приходит весна, я никак не могу ее не писать”. Полвека спустя она писала: “Есть что-то магическое в этом зеленом цвете, который каждый год, как растает снег, возникает из сырой помертвелой земли” и с волнением наблюдала, как “в дымке апрельского дождика, который висит над Кожемяками, вызревает великое диво весеннего пробуждения”.
После инсульта в 1999 году, когда отказала правая рука, Татьяна Яблонская переучилась на левую руку, работала пастелью до последнего часа, сидя в инвалидном кресле у окна, вглядываясь в небо, которого раньше так мало было в ее картинах, и ушла, прожив 88 земных лет, в 17-й день цветущего месяца червеня 2005 года.
Дарья КУЗНЕЦОВА по материалам статьи Ольги Полянской
в журнале “Третьяковская галерея” (№4, 2014 г.)